На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

ЖеЖ

50 153 подписчика

Свежие комментарии

МИД МЭН

Министр иностранных дел Сергей Лавров рассказал Esquire, почему политическая ситуация сегодня хуже, чем во времена Рейгана, как он держит удар последние 23 года и о чем думает, когда переговоры заходят в тупик.

dsc02865_613x409

***Примечание: предположительные вопросы армянской делегации про Карабах, Турцию и МГИМО являются авторским вымыслом. Как и предположение о том, что Лавров носит дома спортивный костюм.

Громадина Ил-96 очень плавно для своего размера приземляется в аэропорту Ханеда в начале восьмого утра. Японская сторона быстро подает трап, и заспанные журналисты выстраиваются в очередь, чтобы быстрее покинуть салон, в котором они провели последние десять часов. Но никого не выпускают.

«Пассажир на борту?» — довольно громко спрашивает в гарнитуру сотрудник ФСО. Через несколько секунд ему отвечают: «Пассажир выходит». И еще чуть позже: «Пассажир вышел». После этого дверь салона, наконец, открывается, и журналистов выпускают. Спустившись, мы еще какое-то время стоим под крылом самолета, ожидая, пока «пассажир» покинет территорию аэропорта.


Это практически голливудская сцена: над бетоном взлетной полосы утреннее токийское марево, в котором очень четко различимы автомобиль российского посла и несколько машин с сопровождающими лицами. Фэсэошник на переднем сиденье сосредоточенно смотрит в окно на застывших рядом японцев. Процессия терпеливо ожидает начала движения, но ничего не происходит.

«Пассажир» (мне достаточно хорошо его видно) сидит на заднем сиденье посольского лимузина и говорит по телефону. Минут пять или десять. В Токио семь утра, в Москве — час ночи. Через час начнутся российско-японские переговоры. В это время так долго «пассажир» может говорить только с одним человеком — президентом России.

«Пассажира» зовут Сергей Лавров. Он служит министром иностранных дел Российской Федерации. Послезавтра у него день рождения, который он встретит на борту все того же Ил-96 по дороге назад в Москву после переговоров с Японией. Журналисты подарят ему футболку с его же портретом.

В ОДИННАДЦАТЬ УТРА представителей СМИ пускают на короткий «подход» к столу переговоров Россия – Япония. Лавров выглядит так, будто провел последние десять часов в спа, а не в салоне самолета, – он неправдоподобно, вызывающе свежо выглядит. Точно так же он выглядел неделю назад, ранним утром понедельника, на встрече с представителями одной из африканских стран, когда медленно, с расстановкой, сообщал присутствующим: «Также особое внимание мы уделяем вопросу инвестиций российского бизнеса в экономику наших партнеров...» При слове «инвестиции» наши партнеры из африканского государства нервно затеребили массивные золотые перстни. Стоящая у стены Мария Захарова, директор департамента информации и печати МИДа, бросает в их сторону короткий взгляд, каким смотрит учительница, когда угрожает влепить двойку за поведение. Партнеры моментально перестают теребить кольца и перешептываться. В этот момент Лавров коротко сканирует зал взглядом и понимает, что на него началась охота. Человек, стоящий во втором ряду справа (фотограф Esquire), не знаком Лаврову. Пока представитель африканского государства произносит речь, Сергей Лавров несколько раз бросает напряженный взгляд в сторону фотографа. Я делаю шаг вперед, чтобы встретиться с министром взглядом, и показываю, что это мой фотограф. Лавров слегка кивает мне, но не расслабляется. «Звериная интуиция», – записываю я в блокноте. За моей спиной одна из журналисток шепчет соседке: «Как у него получается так выглядеть? Тут лишний стакан воды на ночь выпьешь и отекаешь с утра, а он вообще в самолете ночевал». Стоит отметить, что Лавров не просто «ночевал в самолете». За три дня до переговоров он провел тридцать семь встреч на маршруте Москва – Бонн – Мюнхен – Бишкек – Москва.

Тот же вопрос я задал ему неделю назад в Москве, и Лавров ответил: «Если честно, это гены. Спасибо папе с мамой. Ну и так, по мелочи: каждое утро растяжка, велотренажер, по воскресеньям, если удается, – футбол».

dsc02865_613x409ДНЕМ В ТОКИО Я ВЫРУБЛЮСЬ НА ПОЛТОРА ЧАСА. Проклятый джетлаг. В этот момент Лавров начнет второй раунд переговоров с японцами. Многие журналисты в зале приемов посольства России станут клевать носом. Есть такая профессия – ждать. Официальное заявление двух российских министров и двух японских – иностранных дел и обороны (токийская встреча проходит в формате «два плюс два») – переносится то на полчаса, то еще на сорок пять минут. Во время общего выхода к прессе слово «Курилы» никто так и не произнесет, хотя становится ясно: переговорный процесс затягивается в том числе из-за островов. В этот момент японские ультраправые выкрикивают что-то из мегафонов – за стенами посольства стихийный митинг, который едва успевают разгонять бойцы токийского ОМОНа, похожие в своей амуниции на броненосцев. Лавров и бровью не ведет. За своей трибуной на совместном выходе к прессе он стоит прямо, даже не переминаясь с ноги на ногу. Каждый журналист, чья голова резко падает от недосыпа, встречает на себе его укоризненный взгляд и тут же просыпается. Выступление министров переводят на два языка, все тянется, как во сне, и Лавров, будучи не в силах повлиять на процесс, поворачивается к Сергею Шойгу, переговаривается с ним, и они смеются над какой-то шуткой. Иначе всю эту процедуру действительно не выстоять.

О работоспособности министра иностранных дел ходят легенды. Приезжает в высотку на Смоленской чуть ли не первым, после любой командировки, сколь бы длительной она ни была. Эти рассказы, подтвержденные многочисленными очевидцами, создают полное ощущение, что Лавров не человек, а абсолютное оружие, предназначенное исключительно для отстаивания интересов государства на международной арене. Супергерой из блокбастеров в идеально сидящем костюме, которого и дома называют по имени и отчеству. Но супергероев теперь даже в кино очеловечивают – сценаристы придумывают им хобби, наделяют их страхами и юношеской ранимостью, спрятанной где-то в глубине души.

dsc02865_613x409– А дома он что, тоже министр? – интересуюсь я у дочери Лаврова Екатерины, когда мы пьем кофе у нее в офисе. – Вот, например, он когда-нибудь проверял у вас домашнее задание, дневник, там, я не знаю... английский язык?

– Вообще-то папа не пропускал ни одного родительского собрания, пока мы жили в Нью-Йорке, – Катя укоризненно смотрит на меня. – Он проверял мои курсовые, учил водить машину, первым прочитал мою диссертацию.

– Отцы, как правило, контролируют своих дочерей, – я пытаюсь применить собственный опыт отца двоих девочек, – особенно если отец – постоянный представитель России при ООН.

– Он никогда не давил на меня. Не старался излишне опекать. Мне доверяли, – Катя улыбается. – Я росла очень свободным ребенком.

– Вы помните, что отец подарил вам на совершеннолетие?

– Песню. Папа подарил мне песню, которую сам сочинил и записал на диск. Это было на домашнем ужине. Он вообще такой, – Катя на секунду задумывается, подбирая нужное слово, – домашний.

Домашний. Я смотрю на акварели современных российских художников, развешанные по стенам Катиного офиса, и еще раз повторяю про себя: «Человек домашний».

Я пытаюсь представить это монтажной нарезкой из какого-то тизера к кинокартине: утром пять часов напряженных переговоров с американцами, потом пять двусторонних встреч с европейскими делегациями, в перерыве между ними Лавров в машине пишет стихи, а вечером он приезжает домой, переодевается в спортивный костюм и идет во двор, чтобы дать дочери очередной урок вождения.

– С педалью газа аккуратнее!

– Пап, а чего там Кондолиза сказала, будут они в Ираке воевать?

– Да ну ее! – Лавров открывает окно автомобиля. – Кать, сцепление не бросай, а.

Так или примерно так я бы написал эту сцену в сериале про Лаврова, которому, по рассказам дочери, понравились и «Карточный домик», и «Родина». В коридорах МИДа я расскажу министру о своей беседе с американскими продюсерами, которые закинули мне идею фильма про Лаврова для международного проката.

– А хороший сериал мог бы получиться по вашим дневникам, Сергей Викторович.

– Не веду дневников! – бросит министр и быстрым шагом двинется на очередную «двусторонку».

Этот ответ можно считать преступлением не просто перед кинопродюсерами (черт с ними, они просто алчные), но перед историками, которым я и являюсь по первому образованию. Особенно интересно было бы почитать записи министра, касающиеся 2014 года. Во время одной из наших встреч я спрошу его, когда ситуация была тяжелей – в 1980-е, когда был Рейган, санкции, «СССР – империя зла» и Афганистан, или последние три года?

– Безусловно, жестче сейчас, – ответит он не задумываясь. – Тогда существовали две империи: Западная и Советская, каждая из которых подогревала конфликты с соперником на территории третьих стран. Но никогда на своих границах и никогда напрямую. Даже публичная риторика была мягче. Тогда оба лагеря не переходили грани дозволенного. Сегодня никаких правил больше нет.

Осенью 2014-го, в разгар игры без правил, Лавров сказал мне в телеинтервью: «От нас мир не шарахается, я вас заверяю». И в этом была серьезная заслуга МИДа. В то время как американские партнеры рассылали правительствам Евросоюза и Азии «методички» по общению с российской стороной (отказ от двусторонних визитов, жесткая позиция по Крыму, поддержка санкций), Лавров демонстрировал марафонский темп, перелетая из столицы в столицу, разговаривая по телефону, создавая альянсы и контр-альянсы. После того интервью мы еще полчаса курили в моей гримерке в Останкине, и Лавров рассказывал о своем вчерашнем графике: утром вылет из Москвы, переговоры, три телефонных разговора с Керри, еще две встречи, телефонная линия с Берлином и Парижем по ситуации на Украине, две поздние встречи, вылет в Москву, по прилету опять Керри.

dsc02865_613x409ЗА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ДО РЕЙСА, который вылетает из правительственного аэропорта «Внуково-2», просыпаешься в абсолютном страхе опоздать. Чувствуешь себя героем фильма «Начало» Кристофера Нолана: по сюжету человека, спящего на стуле, резко сталкивали в ванну с водой, чтобы немедленно разбудить. К воротам аэропорта нельзя приехать позже ни на минуту – Лавров любит порядок. Пресса, которая нередко следует за ним, не помещается в автобус сопровождения и в самолете занимает почти весь третий салон. О том, что он делает и с кем встречается, постоянно сообщают ведущие СМИ. Причем не только российские. Первую встречу Сергея Лаврова с новым госсекретарем США Рексом Тиллерсоном в Бонне отдельным сюжетом покажут и Euronews, и CNN, и BBC. По итогам полуторачасовых переговоров и Лавров, и Тиллерсон сделают раздельные заявления для прессы. Свое Техасский Тирекс – как на родине называют нового главу американского госдепартамента, уроженца южного штата, – зачитает по бумажке. Российский министр выйдет к журналистам свободно, энергично, но максимально сдержанно, руки он будет сжимать в кулаки, чтобы сосредоточиться.

Журналисты на месте часто работают в режиме протокола – это съемка и запись первых минут переговоров. Есть даже такое понятие, как «раздача по пулу». Это когда в комнате, где Лавров встречается со своим иностранным коллегой, умещается мало народу, и акулы пера с самого начала бросают монетку – кто из них пойдет на встречу и всю первую информацию немедленно раздаст остальным. Лавров еще не успеет обменяться любезностями (то есть формальностями) с Тиллерсоном, как журналистка The Telegraph неожиданно сорвется: «Будет ли преодолена турбулентность в отношениях между Россией и США?» «We should not interfere in a domestic matter of other countries (Мы не должны вмешиваться во внутренние вопросы других стран. – Esquire)», – молниеносно парирует российский министр на безупречном английском. «Спасибо, коллеги!» – так же молниеносно в сторону The Telegraph бросит Мария Захарова, намекая, что для вопросов сейчас не время и прессе пора выходить.

dsc02865_613x409

Два источника в МИДе России рассказали мне, как несколько лет назад на очередных переговорах в ответ на фразу Керри о том, что США никогда не диктуют своим партнерам, какую внешнюю политику проводить, Лавров публично передаст Керри одну из перехваченных американских «методичек» по отношениям с Россией. Три года спустя за короткой беседой в мидовском особняке на Спиридоновке я спрошу Лаврова о той ситуации.

– Без комментариев, – ответит министр и продолжит после паузы: – По бокалу красного?

– Конечно, – стремительно соглашаюсь я, проигрывая варианты: поговорим минут пять, еще пять будут нести вино, потом еще минут десять, пока мы его выпьем, – итого около двадцати минут вместо обещанных десяти, а вслух говорю: – Как бы вы одной фразой охарактеризовали наши отношения со Штатами?

– Ожидание, – практически без паузы отвечает министр. – Сегодня все развивается по инерции, поскольку на местах еще сидят люди Обамы. Мы не можем приступить к полноценной работе – команда Трампа еще не сформирована. Я не знаю, сколько времени это у него займет. Обама после Буша менял людей в течение восьми месяцев. Не думаю, что у Трампа получится быстрее.

– Как вам Тиллерсон? – интересуюсь я. – Удается выстроить отношения?

– Вполне, – кивает министр. – У меня вообще со всеми госсекретарями были если не приятельские, то хорошие отношения.

Лавров вспоминает случай в Брюсселе, когда на пресс-конференции на столе не оказалось флага США, и Пауэлл в шутку взял в руки российский флаг и сфотографировался с ним. Сейчас это невозможно представить, но тогда еще были уместны подобные шутки.

– Безусловно, – ухмыляюсь я, – особенно «хорошими» ваши отношения были с Кондолизой Райс. Настолько хорошие, что Гленн Кесслер из Washington Post написал про вас: «Лавров в совершенстве овладел техникой доведения Кондолизы Райс до бешенства». Вы ей очень нравились и пользовались этим, говорят американские журналисты, правда, не под запись.

– Нравился? Вранье! – протестует министр, улыбаясь. – Мы просто очень тепло и тесно общались с Кондолизой.

Лавров лукавит. Он нравится западной прессе, нравится нашим дипломатическим противникам. И он об этом знает.

То, как они шутили с Керри после сложнейших переговоров по Сирии, то, как в тесных коридорах Мюнхена с Лавровым стремились коротко, с глазу на глаз, переговорить министры, еще пять минут назад грозившие ужесточением санкций в отношении России, то, как Лавров общался с журналистами, пока они змейкой из тетриса обходили его, не решаясь задать вопрос, – все это не дежурные элементы дипломатического протокола. Многие из министров только начинают свой путь в большой дипломатической игре, иные пройдут «транзитом», не продержавшись на своих постах и пары лет, тогда как Лавров остается самым опытным участником мирового элитного клуба дипломатов, с которым каждый из них стремится установить личные отношения, заручиться поддержкой.

dsc02865_613x409

На свое выступление на ежегодной Мюнхенской конференции по безопасности в этом году, где он призвал «перейти к честной работе, не отвлекаясь на ложь и вымыслы», и начать таким образом новую эпоху post-fake в противовес пресловутой эпохе пост-правды, Лавров опаздывал. И Вольфганг Ишингер, видный немецкий дипломат, шутил – мол, не волнуйтесь, мой друг Лавров в здании, наверное, отошел вымыть руки.

– Вообще, дипломаты могут говорить друг другу публично самые жесткие слова, яростно защищать интересы своих стран, – Лавров делает глоток вина. – А после вместе сидеть и выпивать.

– То есть при личных встречах все друзья и понимают всё, а потом публично принимаются совершенно противоположные, иногда абсурдные решения? – Я беру в руки бокал. – Получается как в анекдоте: по отдельности мы приличные люди, а все вместе – такое дерьмо.

– Это проблема большинства развитых политических систем, – улыбается Лавров, поправляя очки. Совсем как на той пресс-конференции, где прозвучало хрестоматийное теперь «Дебилы, бл...».

Фразы, ставшие мемами, – еще одна черта фирменного стиля Лаврова. До «дебилов» было еще предписываемое министру «Who are you to fucking lecture me (Кто вы та- кие, чтобы, черт побери, меня поучать. – Esquire)», якобы сказанное в разговоре с Дэвидом Милибэндом.

– Я сказал Милибэнду, что один из европейских министров в разговоре со мной тет-а-тет назвал Саакашвили fucking lunatic (чертов сумасшедший. – Esquire). Это англичане все переврали, – разъясняет Лавров, как все было на самом деле, пока в особняке на Спиридоновке собирается делегация Армении.

На лицах армян немой укор. Кажется, что сейчас они хором скажут мне что-то вроде: «По-братски просим, можешь сейчас отойти от него? У Сергея Викторовича времени и так нет, а тут ты еще, да? А у нас Карабах, Турция, вопрос по электроэнергии и еще дочке в МГИМО тройку поставили». Я никогда не шутил с армянами и пытаюсь раствориться в толпе. Вероятно, это самая запоминающаяся встреча из всех, на которых я побывал. Прежде чем зайти в зал для переговоров, армянская делегация обступает Лаврова, и практически каждый участник что-то говорит министру. На лицах – палитра эмоций: жалость, негодование, обида. Лавров коротко отвечает каждому. В его мимике читается: «Разберемся, не волнуйтесь, постараемся решить, да понятно все, поможем». Очевидно, что это не эпизод дипломатического раута, а встреча со старшим товарищем, который выслушает, даст совет, поможет несправедливо обиженному, защитит, если потребуется.

Я делюсь наблюдениями со знакомым армянским бизнесменом. «Ну а к кому еще странам бывшего Союза идти, чтоб наши дела разрулили? – он щелкает пальцами. – У нас только и есть, что Путин да Лавров». И я молча соглашаюсь с этой гиперпацанской парадигмой. По моим наблюдениям, Лавров умеет говорить и на этом языке. «С ним, наверное, пить хорошо, – предполагает мой армянский товарищ (вообще, это в стиле нашего электората – измерять политика по шкале «выпил бы с ним или нет»). – Вот зятю-то с ним повезло!»

dsc02865_613x409
Насчет «повезло» я спросил у Кати. В самом деле, вот так встречаешься ты с девушкой, она в какой-то момент ведет тебя знакомиться с родителями, ты входишь, а там целый Лавров сидит (отлично подошло бы для рубрики Esquire «Каково это...»).

– Отец вообще не особенно интересовался моей личной жизнью, я всегда выбирала сама. И в тот раз все прошло очень спокойно. Посидели, поговорили очень коротко, и отец уехал.

«Я люблю убеждать. Но иногда и меня убеждают, – говорит сам Лавров. – Редко, но бывает». Видимо, это был как раз такой случай.

– Кажется, в тот день было событие поважнее, – вспоминает Катя. – Тогда «Спартак» играл.

Про «Спартак» давно все знают. Это главная страсть министра. Долгое время он ходил с айфоном, на задней панели которого была выгравирована эмблема московского футбольного клуба. («Это я ему подарила», – расскажет мне Катя.) Кроме футбола, еще есть гитара и стихи.

– Любимый поэт – Высоцкий. Еще Есенин и Блок. Но Высоцкий – это наша современность.

– А какую иностранную музыку вы любите? Так, чтоб подпевать в машине?

– Музыку? – серьезно задумывается министр первый раз за время нескольких наших разговоров. – Вообще, хороший вопрос. Меня никогда не спрашивали о музыке. Люблю фолк, джаз. Нравится, как Бутман играет. Ну и «Битлз», конечно, люблю. И Синатру.

Это очень подходит министру по стилю. Кто-то сравнивает Лаврова с легендарным Громыко, советским министром иностранных дел, но если бы мне предложили подобрать политикам аватары, то я однозначно сравнил бы Лаврова с Синатрой. В своих классических костюмах, с легким загаром и широкой улыбкой, с безупречными манерами он остается одним из последних представителей эпохи большого стиля. Кстати, с Громыко Лавров виделся всего один раз, когда, по его же словам, «совсем молодым был приглашен на какую-то коллегию МИД, где Громыко выступал». Встречался ли Сергей Лавров с Фрэнком Синатрой, неизвестно.

МЫ ДОПИВАЕМ БОКАЛЫ. Лавров закуривает и предлагает мне. Я отвечаю ему, что бросил.

– Это вторая за сегодня, – доверительно сообщает министр. – Раньше садил по полторы пачки за день. Просыпался с сигаретой. Дальше сигарета вместо завтрака, сигарета после завтрака. Потом стал чуть тяжелее играть в футбол. Сначала бросил курить в машине, потом в кабинете. Потом перешел на четыре сигареты в день.

– Всегда завидовал тем, кто так умеет. У меня не получается. Либо курю запойно, либо не курю вовсе, – жалуюсь я.

– Дипломатическая выдержка, – смеется Лавров. – Обязан держать удар.

– Вы сегодня во сколько встали?

– Часов в семь. И лег вчера где-то около двух, – Лавров на секунду замирает, и я наконец вижу в его глазах усталость человека, который обязан держать удар последние двадцать три года: десять – на посту постоянного представителя России в ООН и еще тринадцать – на посту министра иностранных дел. Одна молодая сотрудница МИДа как-то поделится: «Мы не знаем другого Сергея Викторовича, он всегда – министр».

Мне хочется задать ему сакраментальный вопрос: «Зачем вы так долго этим занимаетесь? Можно ведь выбрать работу поспокойнее или вообще на пенсии мемуары писать?». Но я вспоминаю его «не веду дневников» и Катину фразу «дипломатия для отца – это жизнь» и спрашиваю:

– В тот момент, когда во время переговоров вам надоедает повторять одно и то же, а визави вас «не слышит», как вы успокаиваете себя, что делаете? Одни массируют костяшки пальцев, другие думают о том, что на даче крыша течет.

– Я постоянно думаю о «Спартаке»! – смеется министр и незаметно делает знак рукой.

Особняк приходит в движение: сотрудник ФСО подносит внешнюю сторону запястья ко рту и коротко командует, ко входу подают машину министра, из коридоров особняка выбегают сотрудники секретариата.

– Спасибо за беседу, – улыбается Лавров. – Теперь вы все знаете обо мне и о министерстве иностранных дел. Ну, или почти все.

После того как команда министра покидает дом приемов на Спиридоновке, я на прощанье обхожу парадный холл. За неделю я изучил его до мельчайших деталей: гобелены, витражи, деревянные стендовые панели. У перехода к каминному залу два бронзовых мушкетера. У правого на сапогах шпоры в виде круглых колесиков с острыми зубцами. Если провести по шпоре пальцем – этого многие до сих пор не знают, – она начнет вертеться. Как все в МИДе. Ну, или почти все.

ТЕКСТ Сергей Минаев, Сергей Яковлев
ФОТОГРАФ Иван Кайдаш



Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх