История в зеркале паранауки. Критика современной этноцентристской историографии Северного Кавказа

Print PDF

В продолжение темы роста лженауки как следствия ослабления «советскости»

М.С. Гаджиев, В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов

 Резюме. Описаны этноцентрические и псевдоисторические мифы, бытующие в ряде северокавказских регионов: о «великих предках» (круче, чем у соседей), о «нашей автохтонности» (на территориях, оспариваемых у соседей и пр.), показана их лженаучность и социальная опасность (межнациональная и, шире, межгрупповая вражда и так по умолчанию стимулируется капитализмом, а данная мифология даёт ей как бы научное обоснование, в которое легко и приятно поверить). Увы, многие из этих мифов появились и были опубликованы (не были отсеяны обычным для науки рецензированием публикаций) ещё в СССР 1940-1960-х гг., хотя массовая продукция и массовое влияние начались уже после катастройки, когда нормальных советских технарей, лингвистов, историков, и других специалистов массово толкнуло в сочинение этноцентрических мифов.

Что стало следствием репликации в республиках общесоюзной патриотической кампании, для обоснования «русского приоритета» создавшей такого рода фактоиды в виде книг А.К.Югова, «воздухоплавателя Крякутного» и т.д. фактоидов. Провозгласив русский народ «старшим братом», на который прочие смотрят снизу вверх, её авторы не предвидели повторения этой схемы в республиках что союзных, что автономных. Там «старшим братом» становился дающий им имя народ, издержки чего для всех прочих, в т.ч. местных русских, подробно описаны в воспоминаниях Карена Брутенца о ситуации в Азербайджане; то же с понятной радостью изображал антисоветчик Липкин в «Декаде». И, как в Союзе, на «узкой площадке» местных газет и издательств, возникал местный извод «патриотической мифологии», и авторы подробно рассказывают — какой, где и когда. Развитие шло, таким образом, «от Югова к Яралиеву» и другим героям книги Гаджиева, Кузнецов и Чеченова.

От авторов

Обозначенная тема данной работы, имеющая в конечном итоге выход в достаточно острые межнациональные отношения на Кавказе, имеет актуальное научное и общественное звучание. Современный период в истории России и СНГ, как известно, характеризуется кардинальными социально-экономическими преобразованиями, развитием и обострением этнополитических процессов, значительным ростом национального самосознания на всем пост-советском пространстве, выразившемся в частности в чрезвычайном интересе к прошлому своих народов и в особенности к их происхождению, этнической истории и культуре. Эти факторы в огромной мере повлияли на историческую науку, породили многочисленные мнимые исторические открытия, сенсации, вызвали к жизни уродливые, паранаучные этногенетические и культурно-исторические концепции, проповедующие этноцентризм, порождающие сепаратизм и национализм. Освещение этого негативного явления на конкретных примерах, анализ этих «открытий» и является предметом исследования настоящей книги, написанной в полемическом научно-публицистическом стиле.

Основные идеи и положения нашей работы были неоднократно изложены на различных международных, всероссийских и межрегиональных (северокавказских) научных форумах и общественно-политических «круглых столах» (Москва, 1995, 1996, 1999; Махачкала, 1988, 1997, 2003; Ставрополь, 1990; Кисловодск, 1994, 2002; Пятигорск, 1997; Железноводск, 1998; Ессентуки, 2000; Омск, 1998 и др.), опубликованы в центральной и местной периодической печати, а также в различных профессиональных изданиях, рассчитанных на относительно узкий круг специалистов. На основе тех же идей и положений одним из авторов этих строк (И.М. Чеченов) было составлено «Обращение к историкам-кавказоведам, ко всем представителям науки и образования», которое получило единодушное одобрение участников регулярно проводимой научной конференции по археологии Северного Кавказа – XIX «Крупновские чтения» (Москва, апрель 1996), состоявшейся на базе Института археологии РАН¹. Считаем не лишним опубликовать это «Обращение…» еще раз в нашей книге в виде приложения.

Необходимо заметить, что паранаука вторгается не только в гуманитарное, но и в фундаментальное естественнонаучное знание. Президиум Российской академии наук был вынужден создать специальную Комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований (председатель – академик Э.П. Кругляков) и выступить с обращением «Научным работникам России, профессорам и преподавателям вузов, учителям школ и техникумов, всем членам российского интеллектуального сообщества», которое также приводится в книге в качестве приложения.

Авторы книги, являющиеся профессиональными археологами и специалистами по древней и средневековой истории региона, представляют научные коллективы трех северокавказских, традиционно сотрудничающих научно-исследовательских институтов – Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований (В.А. Кузнецов), Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований (И.М. Чеченов) и Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН (М.С. Гаджиев).

Этой книгой, в сложный и напряженный период в истории кавказоведения, когда нашу науку пытаются использовать как идеологическое оружие в политических и «патриотических» целях, когда история искажается в угоду этническим и политическим амбициям, авторы выражают свою гражданскую позицию: наука должна служить честному поиску объективной истины, исследователь в своих научных изысканиях должен быть независим от национальной принадлежности и политических взглядов.

Это одно из важнейших условий объективного изучения исторических фактов и явлений и приближения к исторической истине. Мы понимаем, что не все читатели могут разделить наши взгляды и воззрения. Путь к истине тернист и каждый на нем может споткнуться. Но двигаться по этому пути необходимо, преодолевая все препоны. Важно движение в правильном направлении. Это движение предполагает не только беспристрастный подход к истории, но и критику псевдоисторических этноцентристских исследований, которыми в наши дни так «богата» стала наша страна и которые не только извращают историю своих иокружающих народов, но формируют чувство национальной исключительности и национального превосходства, взращивая национализм, ведут к росту межнациональной напряженности в регионе, к национальной вражде.

Введение

Ведь старина, вымысел и чудесное называются мифами, история же – будь то древняя или новая – требует истины, а чудесному нет в ней места.

Страбон. География, XI, V, 3.

С древнейших времен Кавказ был этнически пестрой страной, лежащей на стыке Европы и Азии. Уже в V в. до н.э. «отец истории» Геродот писал, что «много разных племен обитает на Кавказе», а «отец географии» Страбон в I в. до н.э. засвидетельствовал, например, что только в город Диоскурию, располагавшуюся на территории современного Сухуми и являвшуюся важным торгово-ремесленным центром Северо-западного Кавказа, прибывали купцы от 70 кавказских племен. А на территории Кавказской Албании он же отмечал 26 языков. Аналогичные сведения сообщает арабский энциклопедист X в. алМасуди и другие средневековые авторы. Кавказ прочно вошел в древнюю письменную традицию как «гора языков и народов».

В значительной мере эта характеристика приложима и к современному Кавказу. В Российской Федерации Северный Кавказ является наиболее сложным и пестрым в этнокультурном отношении регионом. Это – один из самых многонациональных регионов мира.

Этническая психология народов Кавказа, их самосознание неразрывно связаны с их историей. Свойственное кавказцам уважение к предкам и их деяниям, глубина исторической памяти, фиксированная не только в хрониках, но и в исторических преданиях, генеалогиях, эпосе, особенности социально-экономического и культурного развития – все это обусловило формирование менталитета, тяготеющего к истории. Поэтому на Кавказе так велик интерес к истории и историческим исследованиям. Без особых преувеличений можно сказать, что история стала инструментом этнокультурной самоидентификации народов, она в немалой степени формирует общественное сознание. На Кавказе «история не только объективно (как «ткань» причинно-следственных связей), но и субъективно – в силу чрезвычайно развитой у северо-кавказских народов исторической памяти – оказывает заметноеинерционное воздействие на современные события»². Отсюда высокая нравственная, гражданская ответственность историков и всех, кто касается проблем истории. В специфических условиях Кавказа история, по крайней мере с XIX в., стала полем идеологических сражений, в которых нетрудно увидеть столкновение национальных интересов. В качестве примера назовем дискуссию между грузинскими и армянскими авторами, открытую книгой И.Г. Чавчавадзе «Армянские ученые и «вопиющие камни»(1902 г.) и ответной книгой Х.А. Вермишева «Материалы для истории грузино-армянских отношений», изданной в 1904 г.

Известный писатель и общественный деятель Грузии Илья Чавчавадзе обвинил тогда армянских ученых в стремлении «унизить грузин и их историю в глазах всего цивилизованного мира и за счет этого унижения возвысить армян и армянскую историю», для чего армяне будто бы не брезгуют никакими средствами. Обвинял И.Г. Чавчавадзе армян и в притязаниях на территорию Грузии. Х.А. Вермишев же обвинения эти категорически отвергал. Такого рода дискуссии имеют продолжение и развитие; в наше время они стали типичными для историографии Кавказа и других регионов бывшего Советского Союза. В основе подобных дискуссий и распрей, как правило, лежат «национально-патриотические» побуждения.

Борьба за исторические приоритеты приобретает идеологические формы. Именно в результате подобной идеологической борьбы и принципиальных расхождений в 1970-х годах не состоялся большой обобщающий труд коллектива историков по истории народов Закавказья, инициированный акад. А.Л. Нарочницким. А несколько позже, в 1980-х годах из-за острых научных (в значительной степени политизированных) разногласий между азербайджанскими и армянскими учеными, так и не состоялась научная конференция по истории и культуре Кавказской Албании, которую пытался организовать Институтистории АН СССР. В дальнейшем, эти политизированные, приобретшие ярко выраженную националистическую окраску, споры на исторические темы, вышедшие за пределы научных аудиторий, послужили одним из основных факторов, подготовивших почву карабахского конфликта, армяно-азербайджанского вооруженного противостояния. Взаимные территориальные притязания на Карабах-Арцах уходят своими корнями в более чем двухтысячелетнюю историю³.

Идеологический детерминизм исторической науки порождает горькие плоды. В какой-то степени это, очевидно, есть вполне закономерный итог роста национального самосознания (усилившегося в период распада СССР и последующей суверенизации), своего рода «детская болезнь» общественного сознания, еще не достигшего уровня общечеловеческих гуманитарных ценностей. Нашей науке еще предстоит пройти этот нелегкий путь и понести на нем жертвы. Но иного выбора нет. Историческая наука Северного Кавказа и, шире, России вступила на эту тернистую дорогу.

Предлагаемая работа посвящена в основном краткому анализу состояния дел в историографии Северного Кавказа. Авторы ее – профессиональные археологи-историки, и этим объясняется ограниченность темы древностью и средневековьем. Вместе с тем заметим, что именно эти, огромные по временной протяженности и значительно отдаленные от нас эпохи представляют «благодатное» поле для различных околонаучных популистских, спекулятивных теорий, концепций и открытий, которые в совокупности с такими же негативными явлениями в новой и новейшей отечественной историографии породили множество публикаций, причиняющих трудно восполнимый ущерб межнациональным отношениям в нашем общекавказском доме, наносящих большой, возможно, еще полностью не оцененный вред не только науке о Кавказе, но и общественному сознанию.

Анализ современной северокавказской историографии далекого исторического прошлого свидетельствует об особой злободневности и остроте проблем, находящихся в ведении археологической науки. Это – «прерогатива» не только Северного Кавказа. Это глобальное явление, феномен, тесно связанный с национализмом, что (вслед за Полем Валери) ярко обрисовано английским ученым Энтони Д. Смитом. В одной из публикаций Э. Смит касается проблемы взаимосвязи этнического прошлого с бытием современного этноса и замечает: «данная перспектива высвечивает важную роль националиста как археолога», ибо не следует выпускать из вида «основополагающее предназначение дисциплины археологии, состоящее в реконструкции прошедшей эры или цивилизации и в попытке далее связать ее с последующими периодами, включая и настоящее». Причина: «всем нациям нужно (и каждый националист охотно предлагает) приемлемое, полное достоинства прошлое». Вывод:

«Роль интеллектуала-националиста состоит в обнаружении заново и реинтерпретации коренного этнического прошлого как ключа к пониманию современных эпох и нынешнего сообщества…», «националист представляет собой разновидность социального и политического археолога»⁴.

С этим мнением вполне согласуются суждения известного российского этнолога В.А. Тишкова по данному вопросу. Он пишет, что наша отечественная историография, археология, этнография во многих своих проявлениях представляет собой редукцию прошлого к настоящему, проекцию современности в прошлое, и что каждое современное прочтение ранее существовавших культур есть «втягивание истории в качестве ресурса для решения сегодняшних политических задач»⁵. Ниже мы увидим, как приведенные здесь выводы и оценки приложимы к реалиям нынешнего Северного Кавказа.

Противодействие инерционным и деструктивным силам и тенденциям в историческом кавказоведении, отстаивание, апология позиций и достижений российской фундаментальной науки о Северном Кавказе, выработанной многими поколениями ученых научной парадигмы – основная задача авторов данной работы. Разумеется, весь конкретный материал по теме здесь не может быть привлечен, и в этом смысле работа не претендует на исчерпывающую полноту. Заметим, что многие посягающие на историю публикации появились и появляются в местной прессе на языках титульных наций республик; поэтому они не всегда оказывались доступными для анализа и критической оценки, оказывая в то же время «нужное» воздействие на умы и настроения читателей, формируя общественное мнение в заданном направлении. Мы в последующем изложении стремимся сформулировать и более или менее наглядно показать главные тенденции современной исторической паранауки на Северном Кавказе и ее носителей, нередко выполняющих социально-идеологический заказ в изменившихся условиях нашего общественного бытия. В соответствии со сказанным предлагаемая работа имеет полемическую направленность, облечена в форму научной публицистики, но не строго научного исследования.

Историческая наука не должна быть служанкой политики и орудием борьбы в руках безнравственных политиков. Это аксиома. Особая опасность анализируемых нами негативных тенденций в северокавказской историографии состоит в том, что историки-«новаторы», сознательно или бессознательно обеспечивающие «научное» обрамление политических устремлений, пользуются поддержкой и покровительством определенных этнополитических групп и общественных движений, а также значительной части радикально настроенной интеллигенции. Их взгляды и идеи пропагандируются в средствах массовой информации, попадают в школьные учебники и в программы высших учебных заведений, приобретая вид официальной идеологической доктрины.

Как будет показано ниже, отдельные археологи и историки уже неоднократно выступали печатно и публично против упомянутых негативных явлений. Однако давление идеологизированной и национал-политизированной историографии на массовое сознание в условиях определенного свертывания серьезных исследований ощущается настолько остро, что это побудило нас рассмотреть проблему в специальном обзоре, предлагаемом вниманию читателя.

Некоторые специалисты считают, что наша дискуссия с представителями вульгарной историографии является ненужной по причине очевидной несостоятельности последней. Более того, отдельные «хранители спокойствия» могут нас упрекать в том, что, выступая против фальсификаторов исторического прошлого, мы повышаем нездоровый интерес к данной проблеме. С подобными оценками трудно согласиться. Вульгарная, околонаучная этноцентристская историография стала на Северном Кавказе и в других регионах заметным социальным явлением, пускает корни в массовом сознании, способствует межнациональному отчуждению и напряжению, и ученые не вправе, получив вызов, уходить в тень. Пришло время ответить на не новый для России вопрос: «С кем вы, мастера культуры (и науки)?». В этой ситуации авторы посчитали своим долгом занять четкую позицию и довести ее до сведения не только ученых, но и массового читателя, интересующегося прошлым Кавказа. Исторические мифы, создаваемые нашими современниками, не только формируют искаженное историческое сознание, чувство национальной эксклюзивности и доминанты, от которого до национализма один шаг, но зачастую становятся орудием в руках этнической элиты в ее борьбе за свои интересы.

Необходимо помнить, что «… везде интеллектуалы обеспечивали передовые рубежи эмоциональной и политической мобилизации, и в конечном итоге их слова убивали не меньше чем пули⁶».

Глава 1. «История требует истины»

Около 140 лет назад знаменитый французский романист Александр Дюма пророчески писал о Российской Империи:

«Немыслимо, чтобы государство, охватывающее в наши дни седьмую часть территории планеты, долго оставалось в одних руках. Если руки будут слишком тверды и жестки, то против них когда-нибудь начнется война и они будут разбиты. Если же руки будут слишком слабы, то они упустят власть сами⁷».

Не будем вдаваться в обсуждение современных политических проблем. Отметим лишь, что экономический кризис СССР вызвал во второй половине 80-х годов так называемую «перестройку», приведшую вследствие «слабости рук» и прочих внутренних причин к дальнейшему обострению экономической дезорганизации и разрухе, распаду политической и государственной системы, ликвидации официальной идеологии. Распад советской государственности сопровождался «парадом суверенитетов», возникновением новых независимых государств и бурным ростом национального самосознания, поисками путей, возможностей исторического самоопределения и генетических корней вчерашних советских народов.

Распад СССР, как глобальное геополитическое явление, обозначил глубокий общественный разлом и потрясения и не мог не отразиться в сфере науки. Речь в основном идет о фундаментальной науке, в том числе и исторической, вместе со всей страной переживающей острый кризис. Более того, по оценке академиков В. Захарова и В. Фортова следовало говорить уже не о кризисе российской науки, а о ее коматозном состоянии: по данным экспертов, расходы на научные исследования были сокращены в 30-50 раз и составляли 0,5% валового продукта России. «Это уровень самых отсталых и слаборазвитых стран⁸». За истекшее с тех пор время положение российской науки мало изменилось, социальный статус научного работника стал крайне низким, десятки тысяч российских ученых выехали на Запад, наука финансируется по остаточному принципу. Казалось, наука стала не нужной «перестроенному» государству… Правда, сейчас положение, кажется, понемногу исправляется в сторону улучшения.

На фоне общего кризиса российской науки в конце 80-начале 90-х гг., сокращения ее финансирования и нарастающей потери кадров, распада или ослабления необходимых творческих связей и контактов, свертывания издательской деятельности и пропаганды науки, на фоне падения престижа труда и социальной роли ученого стал совершенно очевиден обратный негативный процесс реанимации и наступления сил, враждебных подлинной науке. Поразительно, но факт: в конце ХХ в., принесшего миру великие научные открытия, такие как открытие ядерной энергии, начало освоения космоса и полет на Луну, создание искусственного интеллекта, генная инженерия и многие другие достижения, обеспечившие научно-техническую революцию в передовых странах мира, одновременно расцветает и современный обскурантизм в средневековых формах. Имеем в виду патронируемый нынешним государством возврат к мистицизму и религиозному миропониманию, поток теологической литературы, богословские проповеди по радио и ТВ и т.д. Пришло время возрождения различных оккультных и эзотерических «наук», астрологии и хиромантии, гороскопов и предсказаний, пропагандируемых через средства массовой информации, время колдунов, магов, экстрасенсов, парапсихологов. В эту «вакханалию» так называемого «тайного знания» окунулись и образованные круги общества.

Чего стоят, например, спонсированные и разрекламированные самым массовым в стране изданием с веским именем «Аргументы и факты» «тибетско-гималайские открытия» доктора медицины, известного офтальмолога Эрнеста Мулдашева. Ныне он провел (при поддержке того же еженедельника) странствия по открытию ворот в параллельные миры в египетских пирамидах и регулярно докладывает в газете о своих новых «открытиях» и о «потусторонних цивилизациях»! Эти откровения иначе как бредом в области египтологии назвать нельзя.

Как отмечал академик Э.П. Кругляков:

«Астрологи, экстрасенсы и прочая публика подобного рода довольно часто промышляют наукоблудием. … Рост их влияния на население целиком и полностью на совести средств массовой информации… Удивляет всеядность наиболее массовых и, в общем-то, солидных газет. Нередко экстрасенсы несут такой бред, что, право, за газету неловко становится. …непонятно, за что бьется газета – за качество информации или за количество одураченных читателей?⁹».

Это обращено в частности и к «АиФ».

Происходит беспрецедентный откат общественного сознания к идеологии средневековья не в лучших ее формах, сублимация социальной активности на возрождение архаики. И это вместо активной модернизации не только экономики и социальной жизни, но и культуры и общественного сознания, что чрезвычайно важно для настоящего и будущего страны. Но подлинная модернизация невозможна без подлинного научного знания.

Сквозь призму перечисленных негативных явлений, наполнивших образовавшийся научный и идеологический вакуум, мы и должны воспринимать всегда существовавшее, но активно развернувшееся в последние годы явление – оживление паранауки, околонауки, лженауки, рядящейся в научные одежды. Известно, что общественной функцией науки является выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности, тогда как паранаука характеризуется выработкой не объективных, а субъективных и искаженных знаний (греч. раrа – «возле, мимо, вне»).

Давая искаженное представление о действительности (в том числе об истории), паранаука тем самым четко отличается от науки и дает своим потребителям ложные, отклоняющиеся знания. Как пишет В.П. Торчилин,

«чем стремительнее развивается наука, чем дальше продвигается она по пути понимания законов и процессов, лежащих в основе мироздания, в том числе и в основе жизни, тем большее количество всякого рода околонаучных теорий, «чудесных» фактов и просто суеверий, как правило, непосредственно никак не связанных с научными достижениями, распространяются в повседневном, так называемом обыденном сознании»¹⁰.

Известно, что псевдонаука склонна к сенсациям и «решительным перестройкам науки и ее практических приложений», а личность псевдоученого характеризуется самомнением, некритичностью, карьерными амбициями, фанатизмом, недобросовестностью, неприятием критики, саморекламой, поддержкой во вненаучных кругах¹¹. С яркими образцами паранауки-псевдонауки на Северном Кавказе мы познакомимся ниже.

В нашей области знаний нужно говорить о параистории. История, как наука, демократична, внешне кажется простой и доступной для достаточно образованного человека, не имеющего профессиональной подготовки. Как отмечает Г.Д. Левин, существует два вида наук: проницаемые и непроницаемые для непрофессионала.

«Науки первого типа, беззащитные перед вторжением непрофессионалов… – медицина, сельское хозяйство, ремесло, военное искусство, этика, эстетика, экономика и т.д. Непроницаемые науки – те, в которые раньше «не ступала нога человека», – теория атома, элементарных частиц, генетика, кибернетика и другие».

Очевидно, что история также принадлежит к числу весьма проницаемых для непрофессионалов наук. Трудно не согласиться с Г.Д. Левиным и втом, что «спор между профессионалами и непрофессионалами возможен лишь в науках первого типа, возникших как надстройки над предшествующим им обыденным, ремесленным знанием¹²». Кажущаяся доступность привлекает к истории дилетантов, не понимающих сущности исторической науки и не владеющих методами и процедурами исследовательской работы историка.

При всем этом мы должны вести речь не только об обычных дилетантах (от лат. delecto – «услаждаю, забавляю»), как правило, совершающих свои «безобидные» псевдонаучные открытия по причине некомпетентности, поверхностного знакомства с предметом исследования. Как неоднократно отмечалось одним из авторов данной работы, профессиональный состав и интеллектуальный уровень современных творцов псевдоисторических концепций, а соответственно, методы «научной» аргументации и качественный уровень их «исследований» достаточно разнообразны. В рядах создателей и защитников историографических мифов, далеко не безвредных для массового сознания, сегодня можно встретить людей всевозможных специальностей, начиная от представителей сугубо физического труда и кончая разночинной творческой и научной интеллигенцией. Среди них немало и дипломированных ученых и даже академиков из разнородных, ускоренно размножившихся ныне, провинциальных, национальных и интернациональных (международных) институтов, учебных заведений, академий.

По ряду признаков всю их печатную продукцию можно подразделить на несколько категорий, которые варьируют от самых абсурдных и курьезных статей и статеек в разнопрофильных и разноуровневых журналах и газетах до весьма объемистых, прекрасно изданных монографий, пронизанных в целом грубыми методическими и фактологическими ошибками и рельефно выраженной тенденциозностью, но вместе с тем содержащих в какой-то мере более или менее правомерные суждения и выводы¹³.

Несмотря на все вышеотмеченные и прочие различия, авторы подавляющего большинства таких публикаций проявляют в принципе очевидное сходство в одном – в стремлении к чрезмерному приукрашиванию и идеализации, вопреки фактам, исторической роли своих или приписываемых себе (в масштабах этноса) отдаленных предков, в способах и формах внушения их сегодняшним потомкам чувства национальной исключительности и превосходства. Нетрудно заметить, что основное содержание и направленность подобных этноцентристских теорий детерминированы в основном особенностями этнического состава и (или независимо от национальности) конъюнктурными соображениями их авторов, пытающихся «научно» доказать легитимность определенных политических и теоретических притязаний и претензий.

Таким образом в превалирующей части печатной продукции рассматриваемой пробы достаточно ярко проявляются все основные признаки псевдотворчества типичных дилетантов в сфере обществоведения, но вместе с тем особый негативный оттенок и остроту деструктивной деятельности этих представителей паранауки придает крайне идеологизированный, национал-ориентированный характер их тенденциозных «исследований», обусловленный в многонациональных регионах реалиями нашего трудного времени, сложностями межэтнических отношений¹⁴.

Стремление к идеологизированному, явно необоснованному приукрашиванию и идеализации отдаленного прошлого своих или мнимых этнических предков, зачастую приводящее дилетантов и даже профессионалов – представителей историко-археологической науки к обескураживающим «научным» открытиям, имеет более или менее широкое распространение не только на Кавказе, но и в других регионах бывшего СССР. Это явление не новое, но в наши дни оно приобрело невиданные доселе масштабы. Из огромного числа подобных фактов приведем некоторые примеры псевдонаучного творчества российских любителей историографических сенсаций.

Так, еще в конце 1940-х гг. писатель А.К. Югов «установил», что один из героев гомеровской «Илиады» Ахиллес есть русский «тавроскифский» князь, а журналист Д.Зиберов заявил, что это открытие «убедительно доказано»¹⁵. Надо ли говорить, что во времена Гомера русских как этноса еще не существовало, а Югов и Зиберов демонстрируют незнание и непонимание древней истории не только России, но и Греции. Однако юговское «открытие» было тиражировано массовым популярным журналом.

Московский геолог Г.С. Гриневич сделал другое, не менее забавное «открытие» – успешно дешифровал и прочитал до сих пор загадочную надпись на известном глиняном диске из Феста (остров Крит), найденном итальянским археологом Л. Пернье в 1908 г. при раскопках дворцового комплекса крито-микенской культуры. Надпись оказалась ни много, ни мало «древнерусской», а племя русичей, оказывается, было вынуждено оставить свою страну Русиюнию (Русь-Рысь) и обрело новую родину на Крите¹⁶. Но и здесь «бес попутал» автора сенсации: Фестский диск принято датировать примерно 1700 г. до н.э., т.е. за более чем 2500 лет до появления древнерусского этноса. Подстать этому «открытию» является и получившая широкую известность так называемая «Велесова книга» – фальшивка, выдаваемая за памятник древнерусской литературы¹⁷ .

Добавим, что вскоре после «дешифровки» Гриневича редактор районной газеты из Владимирской области В.М. Михайлов «установил», что надпись на Фестском диске сделана на протогреческом языке¹⁸. Существуют и дилетантские расшифровки этой надписи на болгарском и других языках. Ученые, ломающие головы над тайной письменности из Феста, должны быть посрамлены – многие десятилетия им не удается то, что удалось геологу и редактору районной газеты. Но «окончательно» тайна Фестского диска была недавно разгадана в институте «ЮЖДАГ», что в г. Дербенте, уже известным своими «исследованиями» и «дешифровками» в области кавказско-албанской письменности и языкознания (см. Гл. 6) профессором-химиком Я.А. Яралиевым – язык надписи «оказался близким к одному из кавказских языков». Эта «сенсация» была анонсирована «Дагестанской правдой» (17.05.2000).

Вскоре вышла и монография этого ученого, в которой обосновывается и доказывается лезгинская версия принадлежности древнеписьменного памятника из Феста¹⁹. К сожалению, этим «исследователям» невдомек, что краткость данной надписи, ее пиктографический (рисуночный) характер, уникальность текста позволяют, при большом желании, прочитать ее на любом из языков мира, и такое, пока скептическое, отношение к дешифровке этого памятника исчезнувшей письменности остается среди специалистов²⁰.

Приведенные «открытия» дилетантов от истории можно дополнить откровениями В.М. Гобарева в его двухтомном труде «Предыстория Руси», где геродотовский скифский царь Таргитай (а скифы в массе своей были ираноязычны) становится славянским вождем, жившим в XV в. до н.э. и который «подрубил могущество племен катакомбной культуры своим каменным топором»²¹. Все эти исторические несуразности являются плодом буйной фантазии автора, который выдает сам себя.

Об этническом тождестве русов («народа рос») с частью скифских племен, господствовавших в Крыму (тавроскифы) и Северном Причерноморье, пишет и кандидат технических наук И.Е. Саратов. Более того, по его реконструкциям, славяноязычными предками русских оказались сарматы, аланы, часть тюрок-болгар и некоторые другие племена конца раннежелезного века и раннего средневековья, проживавшие в Юго-Восточной Европе и на Северном Кавказе²².

До каких глубин древности может довести «патриотическое» рвение параисториков, показывают исторические упражнения писателя В. Чивилихина. Ссылаясь на археолога В.Е. Ларичева, он в своем достопамятном романе провозгласил об открытии в Сибири «древнейшей цивилизации планеты», которая насчитывает 34 тысячи лет²³. Итак, наша Сибирь – носитель «древнейшей» цивилизации, а не какие-то Египет, Крит, Двуречье или Индия с Китаем! Как видим, приверженность определенных категорий творцов параистории идее о том, что их этнические предки выглядят, во всяком случае, не хуже других и даже лучше многих – болезнь старая и широко распространенная.

В центральной печати в последнее десятилетие прошла серия публикаций о «новой хронологии» истории, предложенной известным математиком-механиком, академиком РАН А.Т. Фоменко на основе «анализа» астрономических данных²⁴. Так, например, по его утверждению, почти вся историческая хронология имеет «жесткий сдвиг», события I-III вв. н.э. в реальности происходили в X-XIII в., а Иисус Христос родился в 1054 г. и был ни кем иным как римским папой Григорием VII; русский князь Иван Калита (ум. в 1340 г.) – это монгольский хан Батый (ум. в 1255 г.), внук Чингисхана, великий князь Дмитрий Донской (1350-1389 гг.) – это зотоордынский князь Тохтамыш (ум. в 1406 г.). Это только некоторые «историко-хронологические факты» из многих сотен, предложенных «школой» Фоменко. Многие тома его с соавторами сочинений на тему «новой хронологии» и «нового прочтения истории» заполонили полки книжных магазинов, включая «Академкнигу», рекламируются «АиФ». Нельзя не согласиться с М. Соколовым, который подчеркивал, что подобные параисторические сочинения «удовлетворяют национальное тщеславие своих авторов, удрученных бедностью и относительно поздней датировкой исторических источников, описывающих подвиги их нации»²⁵.

«К Фоменко пришла слава Герострата»,

– едко пишут астрономы Ю.Н. Ефремов и Ю.А. Завенягин²⁶.

«Сочинения сугубо фантастического характера», –

добавляет к этому археолог-историк, академик В.Л. Янин²⁷. Мы не знаем, имеет ли отношение к исторической науке упомянутый выше В.М. Гобарев (такой специалист по древней Руси нам неизвестен), но обратим внимание на то, что во всех остальных случаях перечисленные публикации, которые составляют лишь незначительную часть той же низкопробной печатной продукции, принадлежат людям, весьма далеким профессионально от исторической науки. Конечно, нельзя всех их заподозрить в сознательном искажении существующих на сегодня исторических знаний и археологических фактов, в сознательной погоне за шумной сенсацией и последующей известностью и т.д. – не все дилетанты фальсификаторы, хотя есть и такие. Многие дилетанты – люди увлекающиеся наукой и увлеченные искренне. Как отмечал В.А. Кореняко, дилетант получает

«эмоциональное, психическое удовлетворение от своих занятий независимо от объективных результатов и оценки окружающих. Вознаграждения, рецензии, получение ученых степеней и званий вполне могут быть вторичными по сравнению с основным психическим фактором²⁸».

В истории науки известно немало случаев, когда любители делали настоящие, а не мнимые открытия. Скромного школьного учителя из Калуги К.Э. Циолковского по формальным меркам следует считать дилетантом, но он является основоположником научной космологии, гениально предвосхитившим ее основные идеи. В археологии к сонму научных дилетантов-

любителей принадлежат краеведы-археологи, но их польза для «большой» науки несомненна. Поэтому мы менее всего хотели бы бросить камень в искренних и честных любителей научного поиска и знания.

Речь идет о другом – о добросовестности дилетантов и их сотрудничестве с учеными хотя бы на уровне консультаций, обсуждений, опережающих скороспелые публикации. Это позволит избежать досадных ошибок и ляпсусов, которые присутствуют в приведенных выше примерах.

Глава 2. Закавказье – Северный Кавказ

Обратимся к Кавказу. Наряду с выше продемонстрированной тенденцией «кто древнее» на древнерусских материалах, здесь в ходу представления о своих былых великих этнических предках, занимавших будто бы огромные земельные пространства «от моря до моря», в том числе теперь принадлежащие другим народам и странам. Отсюда территориальные претензии к соседям, требования вернуть «исконные земли». Касаясь данных аспектов, политолог А.А. Цуциев пишет:

«Историческая изменчивость этих ареалов и практически полное отсутствие сегодня «моноэтнических» ареалов превращают поиски исконных территорий и свидетельств исконности в одну из традиционных этнонационалистических профессий²⁹».

Реакционная роль паранауки, фальсифицирующей или подтасовывающей историю, в подобных случаях выступает особенно рельефно. Главный Кавказский хребет никогда не был непреодолимым барьером для племен и народов, обитавших по обе стороны хребта. Культурные взаимосвязи и отдельные перемещения этнических групп в древности и средневековье не вызывают сомнений. Мало того, сама природа Кавказа, его геоморфологические особенности определили тесное и разностороннее взаимодействие различных культур и этносов, существовавших ландшафтно-районированных хозяйственно-культурных типов, взаимодействие системы «горы-равнины».

Влияние Закавказья на культуру Северного Кавказа можно видеть, к примеру, на материале таких древних археологических культур, как куро-аракская второй половины IV-III тыс. до н.э. и кобанская конца II-I тыс. до н.э. В свою очередь, с севера на юг Кавказа в VII в. до н.э. переместилась масса древних ираноязычных кочевников-скифов, что установлено достаточно прочно современной археологией. В раннесредневековый период, в эпоху Великого переселения народов (IV-VII вв.) этнические миграции не просто продолжались, а значительно усилились – нам хорошо известны среди прочих аланские и гуннские вторжения в Закавказье через Дербентский проход, Крестовый, Мамисонский и Рокский перевалы, факты расселения ираноязычных маскутов в Южном Дагестане и Северо-восточном Азербайджане, алан в верховьях р. Большой Лиахви на юге Кавказа.

Известны факты, документируемые письменными источниками, о поселении на территории современного Азербайджана групп гуннов-савир и хазар. В то же время ни в скифское, ни в раннесредневековое время никаких доказательных данных о расселении каких-либо крупных картвело-грузинских этнических групп на севере Кавказа нет.

Насколько нам известно, грузинская историография никогда всерьез и не настаивала на сколько-нибудь значительном присутствии грузинского этноса на Северном Кавказе. Для древности, пожалуй, единственным исключением является явно устаревшая, представляющая только историографический интерес, версия о том, что северокавказская кобанская культура I тыс. до н.э. представляет отпочкование от колхидской культуры позднебронзового века, почти синхронной кобанской. Основоположником данной версии был академик И.И. Мещанинов (1883-1967 гг.), поддержанный академиком С.Н. Джанашиа (1900-1947 гг.). Версия Мещанинова-Джанашиа попала в сводную работу по археологии Грузии, в которой памятники самобытной кобанской культуры рассматривались как «памятники колхидской культуры в Кобани³⁰».

Иное дело вопрос о масштабах и последствиях политического и культурного влияния Грузии на Северный Кавказ. Влияние это существовало реально, но неоднозначно во времени и пространстве, что требует специального углубленного исследования. Во взглядах ряда представителей грузинской историографии наблюдается давняя и устойчивая тенденция к большим преувеличениям места и роли Грузии в культурно-историческом процессе на Кавказе и даже в мире. Определенную роль в этом сыграл весьма влиятельный в 1920-1930-х годах академик Н.Я. Марр (1864-1934 гг.), возглавлявший Академию истории материальной культуры (ныне Институт археологии РАН), основатель так называемой «яфетической теории» и «нового учения о языке», которые впоследствии не выдержали испытание временем и подверглись критике. Современный исследователь В.М. Алпатов отмечает:

«Работы Марра любых лет полны заявлений о мировой роли кавказских народов, а поиск им своему (т.е. грузинскому – авт.) языку «знатного родственника» оказался сильнее научности³¹». Н.Я. Марру вторит другой авторитетный академик Г.Н. Чубинашвили, заявивший:

«Грузия в культурном отношении стояла в ряду тех стран, которые первенствовали и давали тон мировой культуре³²».

Оценки филолога Марра и искусствоведа Чубинашвили подтвердил известный археолог, академик А.М. Апакидзе³³. Этот «синдром превосходства» заметно возрос в сегодняшней Грузии, где суверенизация страны и гласность без берегов привели к новой волне идеологизации и политизации исторической науки, особенно в период президентства З. Гамсахурдиа. Инициаторами в создании подобной атмосферы выступили, среди других, и профессиональные историки. Так, в статье член-корреспондента АН Грузии М. Лордкипанидзе, написанной в связи с сепаратистскими тенденциями в Абхазии и ее желанием обрести государственный суверенитет, утверждалось:

«Территория нынешней Абхазской автономной республики по данным письменных источников (иностранных и грузинских) издревле была населена грузинскими племенами»,

абасги и апсилы здесь жили с первых веков н.э., а

«современные абхазы на территорию исторической Абхазии проникли с XVII века из Северного Кавказа³⁴».

Кроме этого голословного утверждения, в виде аргументов приводятся факты из политической истории Грузии, а не этнической истории абхазского народа и Абхазии, что не одно и то же: политическая зависимость от централизованной Грузии не означает отсутствие абхазского этноса в Абхазии. Ангажированность статьи М. Лордкипанидзе очевидна.

Не менее показательна и наполненная пафосом былого величия Грузии статья старшего научного сотрудника академического института им. акад. И.А. Джавахишвили Л. Тухашвили «Государственность: этапы развития». Цитируем:

«Согласно традиционно распространенному в средние века мнению, политическая активность грузин началась 60 веков назад. Под активностью подразумевается государственность или формирование этноса в коллективное договорное качество…».

Устанавливаемый автором «достоверный» хронологический предел грузинской государственности – XV в. до н.э. (Колхида);

«у народов современной Европы не подтверждается такой древний возраст государственности. В Колхиде родилась не только государственность, но и медицинская наука»;

согласно этому автору, Урарту, Каппадокия, Пафлагония – есть «грузинские государства последующих времен», а грузины

«лишили ума персов, поглотили Римскую империю, Византию, а сами остались невредимыми…»³⁵.

Итак, по хронологии Тухашвили, грузины сформировались как народ уже в IV тыс. до н.э. и уже тогда создали свою государственность. В Европе такого феномена действительно не было, она тогда была «погружена во мрак» энеолита и пользовалась каменными топорами…

Так неискушенному в истории и доверчивому читателю в официальном печатном органе Грузии преподносились концепции весьма сомнительного свойства, формировались представления о некой «богоизбранности» Грузии, ее особом положении в мире. Формировался комплекс превосходства. Разве этот идеологический и психологический фактор, наряду с политическим и экономическим, не сыграл свою роль в вооруженных столкновениях Грузии с Южной Осетией и Абхазией? В этой связи нельзя не указать на объемный коллективный труд грузинских историков и археологов «Осетинский вопрос», в предисловии к которому один из составителей Акакий Бакрадзе излагает нечто подобное программной доктрине и военно-стратегической задаче:

«Впереди нас ждут ожесточенные схватки. Надо освободить и возвратить оккупированные врагом территории – Цхинвальский округ и Абхазию»³⁶.

При подобных военно-политических «установках» и ориентирах, намечаемых учеными кругами, мир и спокойствие на Кавказе долго будут оставаться проблематичными, если самая широкая общественность и интеллигенция Кавказа не увидят ту бездну, на краю которой они оказываются. Надеемся, что наш читатель понимает – это не банальные сентенции авторов. К сожалению, это весьма неприятная реальность. В.А. Тишков, касаясь вооруженного противостояния между Грузией и Абхазией и роли в этом З. Гамсахурдиа и В Ардзинбы, справедливо отмечал, что

«между войной историков и филологов и настоящей войной дистанция фактически исчезла, когда те же сами интеллектуалы стали обладателями власти и обрели способности организовать войну³⁷».

Мы привели несколько примеров (их во много раз больше) из современной грузинской историографии, дабы показать не только тенденции деструктивного характера, свойственные околонаучным идеологическим спекуляциям, но и участие в этих спекуляциях как любителей-дилетантов, так и профессиональных ученых вплоть до академиков. Таким образом, сфера действия параистории покрывает всю вертикаль научной структуры, все древо познания от корней до кроны. Разумеется, сказанное не бросает тень на всю грузинскую историческую науку, достигшую значительных высот, особенно в советский период своего развития. Речь идет о проникающей способности паранауки, о ее метастазах в научном организме, о необходимости пресекать язвы национальной исключительности.

Представления о грузиноцентризме в древней и особенно средневековой истории Кавказа сыграли свою роль и в отношении северокавказских народов. Творцы псевдонаучных концепций в историографии Грузии упорно создают миф о ее былом мощном влиянии почти на все народы Северного Кавказа, об их вассалитете в феодальную эпоху, о грузинском (иберийском) происхождении и ранней грузинизации многих кавказских племен и народов, упоминаемых античными и средневековыми письменными источниками.

Так, например, в научных публикациях Т.Г. Папуашвили навязчиво, с игнорированием исторических фактов, проводится идея «о тесном этническом родстве» кавказско-албанского племени эров и иберов, о том, что так называемые эретские племена (собственно эры, а также лпины, чилбы и соджи)

«с этнической и культурной точек зрения были очень близки к восточно-грузинским племенам»,

что в этническом формировании их

«грузинский элемент участвовал не как внешний, инородный, а как внутренний, органичный фактор³⁸».

Акаки Бакрадзе

Таким образом проводится идея, что современная территория Восточной Грузии (Алазанская долина) была исконно населена древнекартвельскими (древнегрузинскими) племенами, хотя еще более 60 лет назад акад. И.А. Джавахишвили (1876-1940 гг.) пришел к остающемуся в силе заключению, что топонимические данные

«свидетельствуют с полной ясностью, что восточные провинции восточной Грузии некогда были заселены чеченскими и дагестанскими племенами³⁹».

Переселение древнегрузинских племен на территорию будущей Иберии-Картли (Восточная Грузия), очевидно в конце VII – начале VI в. до н.э., нашло отражение, например, в преданиях, зафиксированных в грузинской хронике «Мокцевай Картлисай», и в самом топониме Мцхета, имеющим непосредственную связь с наименованием области юго-западной Грузии Самцхе-Месхети и отразившим миграцию древнегрузинских племен в северо-восточном направлении, и, возможно, в археологических материалах этого времени⁴⁰.

Идеи грузиноцентризма нашли отражение в школьных учебниках, созданных еще в советское время⁴¹. Те же положения находим в специальной монографии Д.К. Степнадзе: Грузия в XII в. держит под своим влиянием весь Кавказ; одним из рычагов влияния является христианство, распространенное из Грузии; адыги, осетины и вайнахи подчинены грузинской власти⁴².

В XII-начале XIII в., особенно в правление царицы Тамары (1184-1213 гг.), централизованное грузинское феодальное государство действительно достигло пика военно-политического могущества, раздвинув вширь свои границы и став влиятельной на Кавказе силой. Но и в этой бесспорной исторической ситуации нет достаточных оснований для таких чрезмерных преувеличений. К возвышению Грузии в XII-начале XIII в. прямое отношение

имеют именно народы Северного Кавказа, отнюдь не предстающие перед нами в положении грузинских вассалов.

Д.К. Степнадзе приводит хорошо известный факт переселения царем Грузии Давидом IV Строителем (1089-1125 гг.) кипчаков-половцев с Северного Кавказа в 1118 г. Переселено было 45 тысяч семей⁴³. По данным 3.В. Анчабадзе, это был контингент численностью до четверти миллиона человек⁴⁴. Для раннего средневековья это огромная сила – только воинов было переселено 40 тысяч, из них 5 тысяч отборных бойцов. Значительная часть их была, видимо, поселена на территории Восточной Грузии, где расселялись и огузские племена и которая была известна некоторое время под названием Диди Туркоба («Великая Туретчина»)⁴⁵.

Зададим два вопроса:

1) если в период наивысшего могущества Грузия нуждается в столь внушительном подкреплении с Северного Кавказа, то не логично ли в возвышении Грузии среди других факторов учитывать и военное союзничество с теми же кипчаками?;

2) если и осетины были вассалами Грузии, то почему для передвижения переселяемых кипчаков через территорию Осетии понадобилось согласие алан, для чего царь Давид Строитель лично отправился с визитом в Осетию и после переговоров получил согласие?

Подобное положение, зафиксированное в грузинской летописи⁴⁶, никак не согласуется со статусом вассалов.

Безоговорочный тезис о вхождении Северного Кавказа в сферу политического влияния Грузии в X-XI вв. проходит в обобщающем коллективном труде грузинских историков⁴⁷, а в упоминавшейся выше статье Л. Тухашвили сказано, что при Давиде Строителе Грузия превратилась в «общекавказскую империю» с трехчленной структурой: 1) вся Грузия, т.е. собственно Грузия в подчинении царя от Никопсии до Дербента; северные предгорья Кавказа входят в Грузию; 2) страны «кмаднапици», видимо, вассалы: Черкесия, Осетия, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Дербент, Ширван, Арзрум и т.д.; 3) полугрузинская империя Трапезунд. Комментируя концепцию вассальной зависимости северокавказских народов от феодальной Грузии, Г.Д. Тогошвили справедливо указал, что в отношении многих народов

«это положение не подтверждается прямыми историческими сведениями и тем не менее оно безраздельно господствует в грузинской историографии».

Вассалами Грузии были только горцы, непосредственно граничащие с Грузией⁴⁸. Вывод Г.Д. Тогошвили подтверждается историко-археологическими материалами, которые будут приведены ниже.

Культурные связи Грузии и Северного Кавказа подверглись изучению в специальной монографии 3.Ш. Дидебулидзе. Говоря о распространении христианской религии, автор цитирует следующие выводы Н.А. Бердзенишвили:

«черкесы, осетины, дзурдзуки и глигвы (вайнахи – авт.) все больше и больше принимают участие в создании единой феодальной монархии, так как народы Северного Кавказа не могли оставаться в стороне от исторического процесса. Последний период царствования Тамары характерен тем, что все племена Северного Кавказа и Закавказья становятся вассалами Грузии и находятся под сильным культурным влиянием феодального грузинского царства⁴⁹».

Это идейная канва книги Дидебулидзе. Утверждения о мощном культурном влиянии феодальной Грузии на Северный Кавказ и о включении всех племен Северного Кавказа в грузинскую «единую феодальную монархию» не находят материального подтверждения в археологических источниках. Это влияние обнаруживается лишь в высокогорных зонах, прилегающих к Грузии с севера. Мы имеем в виду историческую область Двалети-Туалгом в верховьях р. Ардон, где представлены памятники грузинского церковного зодчества XI-XIII вв., эпиграфические находки и грузинская топонимика. Далее следует горная котловина в верховьях р. Ассы в Ингушетии с храмами Тхаба-Ерды, Алби-Ерды и Таргим, возведенными в стиле грузинской христианской архитектуры и с грузинскими надписями. Третий район грузинского влияния – Дидо и Авария в западной части горного Дагестана, где находятся Датунская базилика, руины церкви на горе Акаро XI-XII вв. и иные, еще не исследованные, памятники культового зодчества, местные христианские могильники, имеются находки каменных крестов и аваро-грузинских и грузинских надписей, и отчасти зона высокогорного Цахура (Южный Дагестан).

Приведенные факты достоверны и свидетельствуют о влиянии грузинской церкви и культуры. Археологическая экспедиция, работавшая в начале 1970-х годов в высокогорных районах Северного Кавказа под руководством Г.Г. Гамбашидзе, выявила новые объекты грузинского происхождения и довольно позднего времени лишь в Хеви (район с. Казбеги на трассе Военно-Грузинской дороги). Сколько-нибудь существенно расширить ареал грузинского влияния на севере не удалось.

Полагаем, что данная картина грузинского культурно-идеологического влияния на Северном Кавказе в целом более реальна, чем романтические реконструкции некоторых грузинских историков, выдающих желаемое за действительное. Характерно, что на северокавказской равнине и в предгорной зоне такой картины религиозного и культурного воздействия Грузии не наблюдается.

В этой связи остановимся на настойчивых попытках В.Б. Виноградова и С.А. Головановой установить грузинское происхождение небольших одноапсидных кирпичных церквей городища Верхний Джулат XIII-XIV вв. в Северной Осетии⁵⁰. Но эти попытки и исходящие утверждения не опираются на конкретный историко-архитектурный анализ храмов, дающих иной ряд типологических параллелей, а в двух случаях имеющих погребальные крипты под алтарем, что не типично ни для древнерусской церковной архитектуры, как это казалось Е.И. Крупнову⁵¹, ни для грузинских храмов. Некоторое «неудобство» с криптами В.Б. Виноградов, С.А. Голованова и согласившийся с ними Е.И. Нарожный⁵² легко обошли при помощи версии о якобы имевшей место «перестройке» грузинских церквей Верхнего Джулата «под католические церкви» после их разрушения русскими в 1278 г.

Однако данная версия умозрительна, а «перестройка» церквей Верхнего Джулата ничем не доказана ни в ходе раскопок, ни при последующем их изучении. Отсутствует и типичная грузинская поливная керамика XIII-XIV вв., о чем пишет Е.И. Нарожный⁵³. Керамический комплекс Верхнего Джулата характеризуется почти полным отсутствием поливной керамики независимо от ее происхождения, и этим он заметно отличается от других золотоордынских городов, в том числе и Маджар на р. Куме. Трудно понять, зачем археологам «школы Виноградова» понадобилось столь легковесно обращаться с археологическим материалом.

Характерно, что по наблюдениям того же В.Б. Виноградова на территории бывшей Чечено-Ингушетии в золотоордынскую эпоху ни одной грузинской монеты не обнаружено, господствуют монеты Золотой Орды54. В совокупности с полным отсутствием грузинских эпиграфических и архитектурных памятников в предгорно-равнинной зоне Центрального Кавказа как золотоордынской эпохи, так и более ранней аланской, эти факты не дают возможности согласиться с 3.Ш. Дидебулидзе в том, что христианское влияние Грузии на Северном Кавказе «было всегда ощутимо и значительно», достигнув кульминации в XI-XII вв⁵⁴.

Невозможно принять и утверждение З. Дидебулидзе о том, что зависимость христианских культовых сооружений на территории Северной Осетии «от грузинского архитектурного влияния не вызывает сомнений». Выше уже говорилось, что подобные утверждения могут быть обоснованы только для района Двалети-Туалгом в верховьях р. Ардон (грузинские храмы XI-XII вв. в Зруге, Тли и Регахе, следы в Наре). Неоднократно процитированная здесь монография 3.Ш. Дидебулидзе является одним из образцов псевдонаучной литературы, в которой существенно упрощаются и искажаются вопросы взаимоотношений феодальной Грузии с народами Северного Кавказа. Тенденциозность подходов и оценок в отрыве от реальной источниковой базы, склонность к чрезмерным преувеличениям и переоценкам в пользу политической и культурной доминанты Грузии очевидны. В рассматриваемом нами вопросе столь односторонние интерпретации неправомерны и ведут к искажениям весьма субъективного свойства. Нельзя не замечать и то, что успехи грузинской государственности и культуры феодальной эпохи, несомненно, ставшие результатом внутреннего имманентного развития самого грузинского общества, в какой-то степени были обеспечены и военной силой северокавказских соседей, поставлявших Грузии свои боевые контингенты⁵⁵. Прав был Г.Д.Тогошвили, отметивший:

«По письменным источникам некоторые горцы Северного Кавказа порой попадали под власть царей Грузии. В основном же, северокавказский мир выступает политически независимым, и взаимоотношения Грузии с ним строились на союзнической основе. Попытка построить свои отношения с населением Северного Кавказа на иной основе встречала решительное сопротивление…⁵⁶».

Аналогичная картина намечается на Северо-Западном Кавказе, что вполне естественно по причине географической удаленности этого региона от Грузии-Картли. Длительное обсуждение вопроса о грузинском культурно-политическом влиянии на верховья Кубани началось со статьи А.Н. Дьячкова-Тарасова о Сентинском храме Х в. в ущелье Теберды и его фресках⁵⁷. Автор посчитал этот храм грузинским и пришел к выводу:

«вся названная местность была под сильным религиозным и политическим влиянием Грузии».

Однако уже тогда в приложенной к статье Дьячкова-Тарасова «Дополнительной заметке» от редакции выводы его аргументированно оспаривались и указывалось, что Сентинский, Хумаринский (Шоанинский) и Зеленчукские храмы были построены не грузинами, а греками-византийцами. Византийское происхождение верхнекубанской группы купольных храмов Х в. обосновано специальным исследованием одного из авторов этих строк⁵⁸.

Но сомнительная идея о принадлежности верхнекубанских храмов к произведениям грузинского церковного зодчества оказалась довольно навязчивой. Академик Г.Н.Чубинашвили включил упомянутые сооружения в грузинскую архитектуру «крайней западной провинции по Черноморскому побережью»⁵⁹. Он прямо связал храм на р.Бзыбь в Абхазии и северный храм Зеленчука с Самшвилдским Сионом, а в «Атласе Грузинской ССР» пять купольных храмов Верхней Кубани показаны как памятники грузинской архитектуры⁶⁰. Возникают естественные вопросы. Можно ли объекты древней архитектуры рассматривать в отрыве от исторического контекста? Почему в памятниках грузинского происхождения обнаружены греко-византийские надписи при полном отсутствии грузинских?

Историко-политическая ситуация, известная нам по сумме достоверных письменных источников, свидетельствует о том, что в верховьях Кубани в течение многих веков (до XII в.) преобладало не грузинское, а греко-византийское влияние⁶¹. Между тем «патриотические» дефиниции грузинской историографии отстаиваются в статье В.Б. Виноградова, построенной на императивных принципах⁶².

Сказанное выше не означает отрицания нами контактов и проникновения отдельных импульсов грузинской культуры X-XIII вв. на Северо-Западный Кавказ, что, скорее всего, имело место через посредство Абхазии. Это тем более вероятно потому, что абхазские цари в Х в. помогали византийским миссионерам в их деятельности в стране алан. Реальные следы грузинского влияния X-XII вв. выявлены в некоторых церквах Ильичевского городища в верховьях р. Уруп (Краснодарский край). Среди них и так называемая трехцерковная (по Г.Н. Чубинашвили) базилика, требующая, однако, более тщательного анализа и проверки варианта о ее возможном генезисе от базилик эллинистического типа⁶³. Допустимо, что строительство небольших приходских церквей и центральной базилики Ильичевского городища вела группа строителей абхазско-грузинского происхождения, следовавшая канонам грузинской церковной архитектуры. Но это, конечно, не дает оснований для далеко идущих выводов о культурно-политической доминации феодальной Грузии на северо-западе Кавказа.

Подведем некоторые итоги. Несомненно, двусторонние взаимоотношения Грузии и Северного Кавказа в эпоху раннего средневековья реально существовали, высокая культура феодальной Грузии оказывала определенное воздействие на прилегающие, особенно высокогорные, районы Северного Кавказа. Ареалы выявляемого грузинского влияния незначительны и локально замкнуты.

И в предгорно-равнинной зоне Северного Кавказа отсутствуют признаки воздействия феодальной культуры Грузии. Представления о включении чуть ли не всего Северного Кавказа в сферу политического подчинения Грузии на уровне вассалитета и определяющего влияния средневековой грузинской культуры являются историографическим мифом, созданным и развиваемым некоторыми грузинскими учеными. В перечисленных выше идеях

грузинской историографии просматривается синдром национальной исключительности и культурно-исторического превосходства. Эти обстоятельства по существу ставят подобные произведения в один ряд с творениями параистории, о которых говорилось выше, ибо таким образом искаженное, фальсифицированное знание не может быть признано наукой.

Кратко коснемся вопроса о «Великой Армении» на Северном Кавказе. В сравнении с Грузией в нем есть своя специфика. В силу географических и исторических условий, сложившихся для христианской Армении устойчиво неблагоприятно, армяне были вынуждены постоянно мигрировать в поисках безопасных мест обитания. В эпоху средневековья они оказывались преимущественно на севере: в Крыму, на Украине, в России, Волжской Болгарии.

Здесь формируются армянские колонии с населением, занимавшимся ремеслом и торговлей (например, в Крыму – Каффа, на Украине – Львов, в Волжской Болгарии – город Болгары). Были ли армянские колонии на Северном Кавказе и присутствовали ли здесь армяне? В эпоху средневековья (условно до XVI-XVII вв.) мы ничего определенного и, тем более, утвердительного сказать об этом не можем. Для этого нет никаких данных ни в письменных, ни в археологических источниках. То же самое следует сказать и относительно возможности сколько-нибудь устойчивого культурно-политического влияния Армении на средневековый Северный Кавказ. Это понятно: если близкорасположенная и высокоразвитая Грузия даже в «золотой век» ее истории имела на севере Кавказа лишь локальные зоны влияния, удаленной Армении оказывать даже такое воздействие было не под силу. Об этом свидетельствует малочисленность известных археологических артефактов.

В 1869 г. близ г. Белореченска Краснодарского края была случайно открыта христианская церковь, в руинах которой оказались три плиты с надписями – две греческие, одна армянская⁶⁴. Греческие надписи на этих плитах, одна из которых содержала имя и изображение св. Георгия, опубликованы И.И. Помяловским⁶⁵, а армянская надпись – Х.И. Кучук-Иоаннесовым, который датировал ее 1171 г.⁶⁶ По Кучук-Иоаннесову, имя в надписи не читается, но оно указано в более ранней публикации Н.Каменева – «Крымбей из Кафы»⁶⁷. Вопрос о подлинности упомянутой надписи и ее чтения Н. Каменевым, не бывшим специалистом по эпиграфике, остается открытым.

Армянское население в Крыму присутствовало с XI-XII вв., что нашло отражение не только в письменных источниках, но и в известных армянских надмогильных памятниках Крыма, количество которых достигает около 200⁶⁸. Поэтому строительство армянским мастером церкви на Кубани вполне вероятно в этом историческом контексте. Однако следует обратить внимание на не армянское, а на тюрко-татарское имя «Крымбей» – тюркское население в Крыму существовало, по крайней мере, начиная с Великого переселения народов и в последующие столетия (гунны, болгары, хазары, половцы); присутствие тюркского имени в надписи исторически также вполне реально. М.Н. Ложкин посчитал Белореченскую церковь армянской, но наличие в ее руинах непроверенной и неподтвержденной армянской надписи (даже если она будет подтверждена) еще не означает армянского происхождения самой церкви. Кстати заметим, что архитектурные особенности Белореченской церкви, которые могли бы пролить свет на данный вопрос, остались неизвестными, а это было бы важно. Вопрос настолько неясен, что делать далеко идущие выводы было бы преждевременно и опрометчиво.

Более определенное и прямое свидетельство связей Северного Кавказа с Арменией дает Зеленчукский «клад», обнаруженный в 1940 г. под полом северного Зеленчукского храма Х в. В состав «клада» входил перстень с альмандиновой вставкой, на которой вырезано имя армянского царя Ашота I (886-891 гг.)⁶⁹. Очевидно, это был личный перстень-печать царя Ашота I, но как он попал в кафедральный собор Аланской епархии, мы не знаем. Можно указать также на бронзовый перстень с изображением головы армянского царя, найденный при раскопках некрополя Фанагории на Таманском полуострове⁷⁰, и на участие армянских купцов в караванной торговле по Прикаспийскому пути на рубеже эры, о чем сообщает Страбон (География, XI,5,8).

Наконец, можно отметить древние армяно-аланские языковые связи⁷¹, а также фольклорные изоглоссы – например, сюжет осетинского нартского эпоса о Сатане и рассказ армянского историка V в. Мовсеса Хоренаци об аланской царевне Сатиник⁷². К этому добавим общее хорошее знание средневековыми армянами этнонимии и географии расселения северокавказских племен, что отразилось в некоторых армянских письменных источниках, в частности в «Армянской географии» VII в. Эта информация скорее всего могла быть получена (помимо переводных данных позднеантичных авторов) от армянских купцов, занимавшихся обширной транзитной торговлей и, возможно, достигавших даже отдаленных областей (находка на Урале клинка сабли ХII-ХIII вв. с именем мастера Хачатура⁷³).

Таковы известные нам факты о связях Армении с Северным Кавказом в позднеантичный и средневековый периоды. Они не дают оснований для утверждений о том, что в указанные эпохи сколько-нибудь значительный пласт армян составлял часть постоянного населения Северного Кавказа. И, тем не менее, в период «гласности» и неограниченного плюрализма подобные утверждения появились. Сразу же подчеркнем, что, по нашему убеждению, ни к исторической науке вообще, ни к кавказоведению в частности, подобные наукообразные провокации отношения не имеют и подлинная армянская историография здесь не при чем. Однако фальсифицированное издание тиражировано, оно реально существует, распространено и читаемо, внедряя в массовое сознание фантастические идеи.

В 1992 г. издательство «Арцах» (так обозначено на титуле) опубликовало брошюру под названием «Историческая справка». Автором «Справки» указан старший научный сотрудник Института истории России РАН Ф.В. Шелов-Коведяев – специалист по античному югу России. Сам Ф.В. Шелов-Коведяев свою причастность к «Справке» категорически отверг:

«Знаю я эту историю, знаю, где фальшивки изготовлялись, и весьма огорчен использованием моего имени»⁷⁴.

Идейный стержень «Исторической справки» сформулирован в ее подзаголовке: «Территория Ростовской области, Ставропольского и Краснодарского краев – исконно армянские земли». Все дальнейшее изложение, обращенное к археологии и древней истории Кавказа и даже содержащее ссылки на источники и некоторую научную литературу, на ряд авторитетных ученых, подчинено этой навязчивой национал-политической идее. Нет необходимости подробно развешивать все фальсификации этого анонимного сочинения – они просто того не заслуживают.

Приведем характерный пример – фальсифицированное цитирование древнегреческого географа Страбона. Согласно «Справке», Страбон в описании города Диоскуриады-Сухуми говорит о разных народах, в том числе о сарматах, «говорящих на армянском языке»⁷⁵. Ненавязчивый вывод: сарматы – армяне? В действительности же Страбон, сообщая о собирающихся в Диоскуриаде по торговым делам представителей различных народов и племен Кавказа, писал:

«Большинство их – это сарматы, но все они кавказцы».

Ясно, что Страбон сарматов называет кавказцами не по языку, а по ареалу их обитания. Об армянском языке сарматов у Страбона нет ни слова; в действительности наукой установлено ираноязычие сарматских племен. Утверждение авторов «Справки» – грубый подлог.

Далее в «Справке» указывается, что в «Армянской географии» VII в. перечисляются 53 народа Центрального Кавказа, «большинство из которых разговаривали на армянском языке». В их числе тушины, чеченцы, ингуши, осетины, балкарцы и другие. В «Армянской географии» действительно названы 53 народа (или племени), живущие в Азиатской Сарматии (территория к востоку от Дона, включая Северный Кавказ). Но в источнике нет ни слова об их причастности к армянскому языку⁷⁶. И здесь фальшивка.

«Из всех этих племен наибольшую способность к государственности проявили армяне, им удалось создать мощнейшее государство»,

– утверждается далее в «Справке». Раньше мы уже имели дело с публикацией Л.Тухашвили, где подобное утверждалось о грузинах. Что это было за государство, разъясняется далее:

«Армяне являются коренными жителями Кавказа. Ставрополь, Ростов, Армавир были древними армянскими городами. Там до нашей эры жили армяне. Там процветала армянская национальная древневековая (так в оригинале – авт.) культура»,

– об этом писал арабский географ Х в. ал-Масуди»80. Разумеется, у ал-Масуди ничего подобного нет. Заявления о «древних армянских городах» Ставрополе, Ростове, Армавире представляют такой же сумасбродный вымысел. Эти города были заложены и построены в ходе продвижения Российской империи на Кавказ. Ростов первоначально возник как порт в 1749 г., Ставрополь – как крепость в 1777 г., Армавир носит армянское название, и его история действительно связана с армянами, переселившимися из Армении по преданиям около 400 лет назад на земли черкесов Закубанья и получившими здесь этническое наименование черкесо-гаев. К ним присоединились беженцы из Крыма и Турции. Вскоре армяне очеркесились, сохранив свою веру. Место для последующего переселения черкесо-гаев было выбрано генералом Г.Х. Зассом, начальником правого фланга Кавказской линии.

Так в 1839 г. появился армянский аул Армавир. Современный город Армавир возник как поселение черкесо-гаев лишь в первой половине ХIХ в. под прикрытием русских штыков. Все это изложено в книге Ф.А. Щербины⁷⁷. Приведенных измышлений, пожалуй, хватит; характер «Исторической справки» ясен. Эта фальшивка может служить эталоном параистории с ярко выраженным националистическим окрасом. Идейно-политический смысл данного творения выше уже указан: «территории Северного Кавказа, включая ростовские и армавирские земли, являются исконно армянскими». Если это так, то возникает вопрос: как тогда армяне оказались в Армении (хотя и там, согласно «Справке», они живут с эпохи энеолита!)?

«Справка» отвечает на данный вопрос так:

«славянские племена вместе с другими иноязычными племенами, захватив Северный Кавказ, Ростов, Армавир, вытеснили армяноязычные племена. Уходя, древнеармянские племена оставили богатый культурный опыт. И до сих пор на Северном Кавказе, в Ростове и Армавире основную часть населения составляют армяне. Этого не следует забывать… истинным полноп